Не смотрю на Кулака, и чувствую, как он бесится от игнора.
Сгорбленный Сергей Степанович в соломенной шляпе машет нам с противоположного тротуара улицы.
— Зачем деньги нужны? На ремонт что ли?
Смеюсь, и все-таки кидаю на него взгляд. Господин Меня-Обманули выглядит паршиво. У меня настроение ниже земной коры проваливается. Не хочу ссор. Не хочу, чтобы он доводил и себя.
У него губы побелели.
— Вася, ты хоть знаешь, сколько на ремонт нужно? Мне понадобились деньги для обычных вещей.
— А кольцо?
— Еще раз, — закипаю, — я продала кольцо и цепочку, потому что мне нужны деньги. На отель, на телефон и прочее. Ты доволен теперь? Детектив тоже мне.
Молча идет рядом со мной до аптеки. Некоторые прохожие смотрят на меня потрясенно и нахмуренно, и не сразу вспоминаю, что у меня на лице жесть.
Слава богу, очереди нет. Честно говоря, я на грани.
Быстро покупаю мазь и обезболивающее, на последнее не скуплюсь.
Моя новоиспеченная Тень за спиной неотрывно следит за каждым движением. Так собаки ходят за тобой, если знают, что еду можешь подкинуть.
Он решает, что сразу выйдем из аптеки и дверь мне открывает, но я подхожу к столику с рекламой и тонометром.
Ищу зеркальце, раскручиваю тюбик, наношу прямо грязными руками. Он потом выхватывает у меня мазь, чтобы закрыть. Пока я пью таблетку.
— Сейчас пойдем, — говорю ему.
Хочу передышку небольшую. Он выходит на улицу подождать, а может, он вообще не вернется никогда.
Рассматриваю себя в зеркальце — это атас, конечно.
Покидаю аптеку в расстроенных чувствах, не то слово. От отчаяния прилив сил неожиданный.
А может придумаю все-таки что-то? Как-то склею все, Васе обьясню. И не уеду из Васильков. Найду укромное место, где жить-куковать. Загродский не будет меня искать по всему поселку. Он растягивать любит, подождет пока опять не предоставится возможность меня в угол загнать.
Кулаков, оказывается, машину подогнал к аптеке. Торчит у капота, курит.
— Сядь в тачку, пожалуйста.
Смотрит как-то мимо меня. Вообще не знаю, что ждать дальше. Он явно предугадывал, что вскроет нечто коварное в ситуации с деньгами. Мол, промышляю чем-то. Может быть, даже врагов его обслуживаю. Эх, Кулаков.
— Дай затянуться, — прошу его.
Прислоняется к капоту. Удивлен, но сигарету протягивает. Затягиваюсь два раза, самое оно.
Когда возвращаю, он ее выкидывает и меня к себе притягивает. Будто наконец-то решился.
Целует прерывисто: останавливается, смотрит и снова глубоко в рот проникает. Я неуверенно обнимаю его ладонями за лицо через некоторое время.
Тогда Кулак охватывает рукой всю мою голову, и поцелуй переходит все мыслимые границы для нахождения на улицы. Но нас вряд ли кто увидит из-за его хватки.
Дышим друг в друга, скрытые его руками от улицы и неба, как в убежище.
— Я не буду трахарем, поняла? Я не парниша тебе для перепихона. Ты меня на полную идиотом выставила.
— Ничего подобного, — возмущаюсь, а он носом об меня трется. — Мне баннер повесить надо было обо всем?
— Не спорь, ну ты. Ты оскорбила меня, вот как ты любишь говорить. Неуж не понимаешь?
— Вася, — пыхчу я, — да у меня и в мыслях такого не было. Боже, я не хотела тебя обидеть. Чем? Что я такого сделала?
— Дурочку не строй. Упрямство твое обезбашенное. Это людей в могилы сводит, Алиса.
— Не говори так, — шепчу.
— Что не говори так? Зачем ты деньги оборвышу еще даешь? Если у самой не было.
— Хватит называть его так! Я ему помогу, вот увидишь.
— Ты себе помоги сначала. Ты уже помогла, блядь, ему, когда упала и лицо разбила. Он еще отвечать за это должен.
Совесть мучает, острыми зубцами пилы царапает прямо по гортани. И синяк на скуле дергается.
Он замечает: явно что-то не так, но понимает все по-своему.
— Не хочу грустную мордашку видеть и не буду. Давай, придем после совещания и все расскажешь мне. Прям вот все.
— Но инспекция после совещания!
— Инспекция, — цедит он, — посидит до завтра. За мой счет.
— Ты не злишься на меня больше? — не выдерживаю. Ненавижу ссориться.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Губами прижимается, а потом аккуратно упирается лбом в переносицу мою.
— Потом скажу. Когда все узнаю. Я понял, что ничего о тебе не знаю. Ты слышала, что сказал я? Я тебе не трахарь.
— А кто? — шепчу.
— А то. Вот расскажешь, то и узнаем.
Как-то выдерживаю этот удар. Сердце впору ученым изучать. Новый элемент из таблицы Мендеелева.
Думала, хоть скажет «парень твой» или «мужик твой».
Зачем смотрит глазами такими теперь всегда? Будто мы с ним связанные крепче некуда.
Впечатлительная я. И с оптимизмом всегда перебор был.
— Погнали на совещание блядское, а потом телефон тебе купить.
Я неуверенно улыбаюсь, залазя в Куллинан. Тоскливо, но что я поделать могу? Кулаков, наверно, ни с кем отношения не заводит. Он неожиданно страстный… в межличностном контакте. Может, ходок по женщинам: быстро распаляется, быстро угасает.
Васильки такие забавные из его массивной помпезной тачки. Я рассматриваю все, как в первый раз. Васе нравится наблюдать за моим весельем.
Но потом он заворачивает к Гостинице, а не к Дому Культуры. У меня такая паника начинается, страх волной к горлу подкатывает, что все летит к чертям.
— Я забегу доки… Что такое?
— Хорошо. Только недолго.
— Нет, не хорошо, — ударяет он по рулю. — Ты немедленно ответишь. Я не слепой!
Кулаком словно молотом заряжает. Руль крепкий, добротный, а вот мое сердце трещинами расползается.
— Воспоминание плохое, — задушено говорю, — очень плохое. Разнервничалась.
Дверь мою он открывает в ледяном бешенстве.
— Пойдем, свежим воздухом подышешь.
Выхожу из машины, замедленные движения саму раздражают. Смотрю вокруг: обычный день, обычные люди, цвета… такие яркие.
Загродский уже уехал. Успокаиваю себя, повторяю мысленно, как заклинание.
— Я пройдусь чуть с тобой, а потом вернусь, — смело говорю Васе, хотя внутри все колошматится. В ладонь он мне впечатывает ключ от машины.
Плечом к плечу пересекаем парковку и прогулочным шагом заворачиваем к Гостинице. Слава богу, на крыльце Егор появляется, а значит, появился шанс отвлечься на разговор с ним.
Но что-то не так.
Егор мрачнее тучи.
Вспоминаю, что мой синяк он еще не видел.
А еще вспоминаю… Егор — единственный человек в Васильках, кто знает, как меня хотели выдать замуж за Загродского.
Потому что он лично с ним знаком.
И он точно знает, что Загродский меня избивал.
Нет, с ним точно никаких разговоров!
— Давай с другой стороны прогуляемся, — чуть ли не под руку Васю беру и поворачиваю.
Музыкант замечает нас и целенаправленно теперь двигается.
Его намерение перехватить нас достаточно очевидное, чтобы Кулак притормозил, оценивая шансы приближения Егора.
Однокурсник переводит взгляд с Кулака на меня, когда подходит. На синяке долго прищуром задерживается.
— Я видел его. Он уже уехал, — недовольно говорит Егор.
У меня все рушится внутри.
Шок, что Егор расценил ситуацию правильно… так сразу. Шок, что теперь Вася узнает. Так быстро.
Я уеду сегодня отсюда. Чувствую, как сердце, обернувшееся чугунным, уже разрывается болью, а тело… оно словно бесполезным стало. Зачем мне оно? Но худшее еще впереди.
Лучи солнца кажутся фантастически яркими, будто я впервые в жизни на улицу вышла.
— Кого? — мгновенно реагирует Вася.
Взгляд Егора повторяет траекторию, с Кулака на меня.
— Алиса, можно с тобой минуту переговорить? — но смотрит на мужчину, настороженно.
— Конечно!
Мы отходим в сторону. Кулак сначала по инерции рыпается за мной, но обрывает движение.
Не сводит тяжелого, застывшего подозрением, взгляда с меня. Остался замеревшим на том же месте.
— Это что, синяк от него? — гневно спрашивает Егор. — Что он здесь делает?
— Можно я попрошу тебя, — говорю и смотрю умоляюще. — Пожалуйста, не говори Кулакову. Ты же знаешь, кто такой Загродский. И я не смогу… не смогу, если он узнает.
